— Извини, — сказала Клэри. — Саймон прав. Я не хотела грубить.

— Ничего. — В глазах Майи светилось сочувствие. — Я знаю, что произошло с твоей мамой. Это ужасно.

— Да, — кивнула Клэри и ушла в дом.

Она вернулась в кухню, села на стол и закрыла лицо руками.

— Прости, мне стоило догадаться, что ты сейчас не захочешь никого видеть, — сказал Люк, подойдя к ней.

— Где Саймон? — спросила Клэри, не отнимая рук от лица.

— Остался поболтать с Майей.

Действительно, от входной двери доносились негромкие голоса.

— Я просто подумал, что сейчас тебе необходимы друзья, — продолжал Люк.

— У меня уже есть Саймон.

Люк поправил очки и с нарочитым спокойствием спросил:

— Кстати, уши меня не подводят? Он назвал тебя своей девушкой?

— Похоже, что так.

— И давно? В смысле, я об этом не знал или просто забыл?

— Сама впервые слышу, — отозвалась Клэри, опуская руки. Почему-то в памяти всплыл знак открытого глаза — руны, украшавшей тыльную сторону ладони каждого Охотника. — Чья-то девушка, чья-то дочь, чья-то сестра… Вот так живешь и не знаешь… Понять бы, кто я на самом деле.

— Ну, это вечный вопрос, — ответил Люк.

Хлопнула входная дверь, и в кухню вошел Саймон, принеся с собой свежесть ночной прохлады.

— Ничего, если я сегодня переночую у вас? Возвращаться домой поздновато.

— Всегда пожалуйста, — сказал Люк и посмотрел на часы. — Пойду спать. К шести мне надо в больницу.

— Зачем к шести? — спросил Саймон, когда Люк скрылся за дверью.

— В шесть начинают пускать посетителей, — ответила Клэри. — Тебе совершенно необязательно спать на диване.

— Говорю же, завтра я побуду с тобой, — сказал Саймон, сердито смахивая со лба непослушные темные пряди. — Чтобы тебе не было грустно.

— Я знаю. И тебе совершенно необязательно спать на диване, — повторила Клэри.

— А где мне тогда… — Саймон поперхнулся вопросом, когда до него дошел смысл ее слов.

— В гостевой комнате раскладная кровать. Можно легко уместиться вдвоем.

Саймон вытащил руки из карманов и залился краской. Джейс на его месте, наверное, напустил бы на себя небрежный вид; Саймон не стал даже пытаться.

— Ты… уверена?

— Уверена.

Он подошел к ней, наклонился и осторожно поцеловал. Поцелуй вышел неуклюжим.

— Пойдем, — с улыбкой сказала Клэри. — Мне надоели кухни.

И, крепко взяв Саймона за обе руки, потянула его за собой — по коридору к гостевой спальне, которую ей отдал Люк.

5

Грехи отцов

В подземелье Города молчания царила глубокая тьма. Впервые в жизни Джейс оказался в беспросветном мраке. Он не мог различить ни пола, ни потолка, даже контуров собственной руки, поднесенной к глазам. Краткая возможность оглядеться представилась лишь в первый миг — когда конвоир открыл решетку и втолкнул его внутрь. И вот Джейс сидел в тюремной камере, как пойманный преступник.

Впрочем, стоит ли удивляться? Конклав, похоже, и правда считает его преступником.

В свете факела Джейс успел увидеть мощеный пол, стены из тесаного камня и частые прутья крепкой решетки из электрума. Еще он знал, что в решетке есть дверь, а к восточной стене камеры прибит железный прут — на этом познания об окружающей обстановке заканчивались.

Конвоир пристегнул его правую руку к пруту, и Джейс был волен прогуливаться вдоль стены, громыхая цепью, как Кентервильское привидение, — пару шагов туда, пару шагов обратно. Он уже успел до крови стереть кожу на запястье. Хорошо, что он левша — все же спокойнее, когда ведущая рука свободна.

Джейс бродил вдоль стены, ощупывая ее пальцами. Не знать, сколько прошло времени, было очень неприятно. В Идрисе отец учил его определять время по солнцу, по длине тени, по расположению звезд на ночном небе. Но в камере не увидишь ни звезд, ни солнца. Придется ли ему еще хоть раз взглянуть на небо?

Джейс остановился. Что за глупые мысли?! Конечно, он увидит небо. Конклав не собирается его казнить! Смертный приговор выносят лишь убийцам. И все же страх остался — каким-то незнакомым трепетом в груди. Вообще-то Джейс не был склонен к внезапным приступам паники. Алек даже говорил, что ему пошло бы на пользу чуть-чуть разумного малодушия, — и все же о страхе Джейс знал только понаслышке.

Мариза сегодня сказала, что он никогда не боялся темноты. Так оно и было.

Поэтому незнакомый трепет в груди явился чем-то совершенно неожиданным, противоестественным. Значит, это не просто тьма. Джейс прерывисто вздохнул. Надо переждать эту ночь. Всего одну ночь. Он снова поплелся вдоль стены, уныло звякая цепью. И застыл, когда воздух прорезал чудовищный звук — пронзительный крик, вопль безумного ужаса. Кто-то выл во всю мощь легких, протяжно и долго, словно взял на скрипке самую высокую ноту — и вдруг отнял смычок от струн.

Джейс выругался. Резко оборвавшийся вопль звенел в ушах, а ужас стал столь явным, что превратился в металлический привкус во рту. Джейс понятия не имел, что у страха есть вкус. Он прижался спиной к холодному камню и попытался успокоиться. Вопль повторился вновь, теперь громче и ближе, и ему начали вторить другие голоса. Над головой что-то грохнуло. Джейс инстинктивно пригнулся и только потом сообразил, что над его камерой несколько этажей. После очередного удара перед глазами возникла жуткая картина: сотни давно умерших нефилимов восстают из гробов, разбивают каменные усыпальницы и шагают по белым полам Города молчания, гремя костьми на иссохших сухожилиях…

Хватит! Усилием воли Джейс отогнал видение. Мертвые не встают из гробов. Кроме того, здесь покоятся нефилимы, такие же, как он, — его павшие братья и сестры! С какой стати ему бояться?! Джейс сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. Охотнику не подобает испытывать страх. С этим постыдным чувством должно справляться, подавлять его в зародыше. Джейс вдохнул полной грудью, стараясь взять себя в руки, но тут снова раздался оглушительный вопль, что-то грохнуло совсем рядом, и во тьме вдруг расцвел ослепительный огонь.

Перед решеткой с факелом в руке возник брат Иеремия. Его шатало. Капюшон цвета пергамента упал на плечи, обнажая лицо, искаженное гримасой ужаса. Крупные стежки, прежде сшивавшие губы Брата, разорвались и свисали кровавыми клочьями, рот был разинут в немом крике. Кровь, заливающая светлые одежды, в свете факелов казалась черной. Брат Иеремия замер на миг перед изумленным Джейсом и рухнул на каменный пол. Факел выпал из безжизненной руки архивариуса и покатился к неглубокой канавке, выбитой в полу у самой решетки.

Джейс тут же упал на колени и попытался дотянуться до факела. Не хватало совсем чуть-чуть. В тусклом свете угасавшего пламени Джейс видел обращенное к нему лицо брата Иеремии. С угла его раскрытого рта капала кровь, черные зубы скалились в смертной гримасе. Джейс почувствовал, как грудь сковывает невероятная тяжесть. Безмолвные братья никогда не размыкали губ. Такие нечеловеческие вопли могли быть исторгнуты лишь из груди тех, кто полстолетия не произносил ни единого звука. Что могло повергнуть Безмолвных братьев в такой глубокий ужас, в ужас сильнее древней руны Безмолвия? И где остальные Братья?

Джейс хотел позвать на помощь, однако не смог выдавить из себя ни звука. Грудь будто сжимало в стальных тисках так, что невозможно было вдохнуть. Он всем телом рванулся к факелу. В запястье хрустнула кость, руку пронзила боль, но удалось продвинуться еще на дюйм и наконец дотянуться до древка. Джейс вскочил на ноги, сжимая разгорающийся факел, и в этот момент услышал еще один звук, от которого волосы встали дыбом. Глухой отвратительный звук, как будто что-то тяжелое волочат по полу. Дрожащей рукой Джейс выставил факел перед собой, разгоняя его пляшущим светом густую тьму… Во тьме ничего не было.

Это открытие не принесло ему никакого облегчения — напротив, ужас лишь усилился. Джейс хватал ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Чувство страха было для него совершенно незнакомым, и от этого становилось еще хуже. Что произошло? Он внезапно стал трусом?